В 1939 году после окончания третьего курса я был направлен в ВерхАмурЗолото для прохождения практики. Назначили меня на рудник имени Кирова техническим руководителем разведки. По железной дороге до станции Невер, а оттуда на машине сперва до прииска Соловьевск, а потом до рудника. На этом руднике раньше была немецкая концессия под названием Джалинда, деятельность которой была прекращена в конце 20-х годов. Ходила легенда, что немцы, покидая рудник, замуровали богатый забой в штольне. Мы с главным инженером ходили в штольню, но она оказалась обрушенной, крепи были гнилыми, проход был слишком опасен, и мы вернулись ни с чем.
На руднике периодически проводились воскресники по сбору кварца в отвалах горных выработок. Затем собранный кварц сдавался на обогатительную фабрику и после обработки за уловленное золото участникам воскресника выдавались «боны», на которые можно было купить в золотоскупке дефицитный товар. Мы жили вчетвером в общежитии и на заработанные деньги купили шампанское и грампластинку с только что появившейся песней Катюша. Утром до работы проигрывали ее по несколько раз, так она всем понравилась и через несколько дней уже невозможно было разобрать слов.
Приехала как-то раз к нам концертная бригада из Читы. В столовой артисты выпили по стакану водки и пошли выступать в клуб. После первой части концерта в антракте к ним подошел разъяренный начальник рудника и сказал: «Убирайтесь сейчас же, иначе рабочие вас изобьют. Автобус у входа». И халтурщики уехали.
В мои обязанности технического руководителя входило разведывать с поверхности экспортную жилу, чтобы отрабатывать ее из шахты. Линия канав уже была намечена колышками маркшейдерской службы. Месторождение разрабатывалось давно, и вся поверхность горы была ископана горными выработками. Расставив рабочих, я обошел все старые выработки и увидел, что кварцевые жилы приурочены к контактам даек шаровых порфиритов, мощность которых в несколько раз превышает мощность кварцевой жилы. Следовательно, нужно было искать прежде всего шаровые порфириты, которые при разрушении дают зеленую дресву, а граниты – розовую. Найдя в старой выработке зеленую дресву, я попросил главного инженера разрешения пройти канаву на мое усмотрение. Была вскрыта кварцевая жила с видимым золотом, и я назвал ее «Студенческая». Она проходила параллельно экспортной жиле. Сохранилось ли это название? Наверное нет, но об этом я расскажу чуть позже.
Помимо основной работы, т.е. проходки, составления документации и опробования горных выработок и забоев в шахте, по просьбе главного инженера я сделал эскиз, а потом выполнил чертеж ресивера для заказа на завод. За эту работу мне доплатили.
Собирая материал для отчета перед кафедрой, я зашел на шахту, которую проходила бригада старателей. Ей была дана жила, по которой они проходили вертикальную шахту с расчетом выйти на глубине 20 метров и затем эту часть отрабатывать. Рабочие были на перерыве, и я задокументировал пройденные ими пять метров. При осмотре гранитов я обнаружил в них слабозаметную полосчатость, а посмотрев через лупу, увидел ниточное вкрапление золота. На плоскости раскола эти ниточки выглядели эллипсами. Взяв несколько образцов, я отправился в контору, где встретился с бригадиром старательской бригады. Показал ему один из камней размером 10 х 10 см. Посмотрев его, бригадир сказал, что готов за этот камень работать целый день, а узнав, что этот камень из его шахты, так обрадовался, что побежал бегом. Когда я принес образцы главному инженеру, он заявил, что отберет этот участок у старателей.
В эти дни происходила сбойка квершлага из вертикальной шахты с квершлагом из наклонной шахты, которая была затоплена. Маркшейдерская служба произвела расчеты и считала, что квершлаги собьются подошва в подошву и вода хлынет в шахту. Все было подготовлено, шпуры пробурены, заряды вложены, насосы для водоотлива приготовлены. Мы с главным инженером и взрывником спустились в шахту. и после запалки нас подняли в клети на несколько метров. Прогремел взрыв, и мы стали прислушиваться, но бурления воды не услышали. По телефону попросили медленно опустить нас в шахту. Оказалось, что подошва нашего квершлага сбилась с кровлей другого, а это значило, что подошву теперь надо срезать. Эта ошибка для главного инженера грозила судом. Но в то время начались бои с японцами на Халхин-Голе, и главный инженер пошел в военкомат проситься добровольцем в армию, а я уехал в Иркутск.
По существовавшему тогда порядку первооткрыватель месторождения получал процент от стоимости добытого золота, а мне принадлежало открытие жилы и золотосодержащих гранитов. Но я имел дело с главным инженером, а он в связи с обстоятельствами спешно ушел в армию и мои находки не оформил надлежащим образом, поэтому найденная мною жила осталась безымянной или ею воспользовался кто-то другой.
Однажды в шахте произошел такой случай: в восходящий штрек по лестнице поднимались прораб и взрывник с подготовленными зарядами. От карбидной лампы загорелся бикфордов шнур, и когда огонь вошел в сумку, взрывник увидел и успел крикнуть прорабу: «Прыгай!». Раздался взрыв, взрывник погиб, а прораб сломал ноги, падая с наклонной лестницы с высоты 20 метров.
Однажды мимо меня прошел китаец в сопровождении сотрудника НКВД. Кто-то пояснил, что этот китаец знает, где замурован забой в Джалиндинской штольне, и его ведут показать место, откуда можно добраться до этого забоя. В то время многих арестовывали, кто имел отношение к добыче золота, и требовали от них сдать имеющееся у них золото.
В институте шла обычная жизнь, студенты «грызли гранит науки», но пока еще оставались «телами, плавающими по поверхности науки». После занятий мы занимались художественной самодеятельностью в различных кружках, которых было много: кружки альпинистов, мотоциклистов, фотографический драматический, научно-технический и другие. Были у нас и свои оркестры: духовой, народных инструментов, джазовый. Были и хорошие солисты. Драматический кружок помимо пьес поставил две оперы: «Борис Годунов» и «Запорожец за Дунаем». «Годунова» поставили не полностью, а только сцену в корчме. Варлаама играл ректор Хохлов, а Гришку – преподаватель английского языка Брызгалов.
Когда меня освободили от комсомольской и профсоюзной работы, я продолжал заниматься в драматическом кружке, получил права мотоциклиста, обучался на курсах парашютистов, но до прыжков с самолета меня не допустили под предлогом «порока сердца». Мы – студенты ходили на разгрузку вагонов, весной сбрасывали снег с крыш и тем самым подрабатывали к своей стипендии.
Закончились бои на Халхин-Голе, и в конце ноября 1939 года вспыхнул конфликт с Финляндией. Военкомат призвал в лыжные батальоны лиц карело-финской национальности. Ушли несколько студентов и из нашего института. В то время появился такой анекдот: идет по городу Минску финский батальон. С тротуара доносится вопрос: - Абрам! Как ты оказался финном? - Из батальона отвечают: - Если есть финские мины, почему не могут быть минские финны?