Это знание отпечаталось во мне вследствие многочисленных посещений этих туннелей мною-мальчишкой, то есть в предыдущие год-два, ведь во сне я и ощущал себя мальчишкой, подростком, и никак не взрослым.
Я ощущал, что много раз был здесь, и один, и с ребятами. И всё же это мое знание было не абсолютным. Существовала очень серьезная угроза заблудиться. Поэтому я никогда не спускался во сне на нижние этажи лабиринта и всегда ограничивался первым, самым верхнм – и его было более чем достаточно.
Лабиринт – я это интуитивно знал – был под землей сильно вытянут в длину, возможно, на сотни метров или даже на несколько километров. И в самом дальнем его конце – я знал это точно, потому что бывал там – мой этаж лабиринта каким-то образом выходил на поверхность. Там постепенно начинал брезжить свет, и в конце концов открывался огромный высоченный зал, типа заводского цеха, вытянутого в длину, величиной с десяток, а то и два, школьных спортзалов, составленных вместе.
Во тьме подземелья (или в потемках моей души?) таился некий страх. Лабиринт был притягательным и пугающим. Он и отталкивал и влёк – может, как раз потому, что был способом коснуться этого страха и преодолеть его?
Во сне я хорошо знал, что в лабиринт существует два входа. Один был «официальный», он начинался в каком-то небольшом одноэтажном служебном зданьице типа небольшой городской котельной на один-два дома, стены там были выкрашены скучной масляной краской, и я знал, что там где-то сидит постоянный дежурный. Волновал меня именно и исключительно он, дежурный, потому что для попадания в лабиринт нужно было тихо-тихо, как мышь, проскочить в какой-то момент по коридору и юркнуть в нужную дверь, где лестница вела чуть вниз, в обычный, хорошо освещенный предбанничек со стенами, тоже выкрашенными масляной краской. И вот тут-то, за самой обычной дверью, и начинался лабиринт – нужно было всего-то открыть дверь и юркнуть внутрь и сделать несколько шагов за ближайший извив начинающихся здесь расходящихся туннелей.
Второй вход был совсем другой. В центре большого городского двора, где на отдалении смутно мне виделись какие-то жилые дома в два-четыре этажа, было что-то вроде песочницы, или, может быть и скорее всего, небольшой взгорок с выходом вентиляционной трубы довоенного бомбоубежища. Надо было сначала опуститься вниз в эту трубу, потом начинался узкий горизонтальный, очень неприятный «шкуродёр», буквально щель в земле, где я, худенький мальчонка, протискивался с трудом и замиранием сердца – а вдруг застряну и не смогу двинуться ни вперед, ни назад? И после «шкуродера», представлявшего для меня серьезную проблему, я попадал в знакомую сеть подземелий, где включалась внутренняя «карта», наработанная многочисленными посещениями этого лабиринта.
Немалое число раз (но не скажу, что «множество раз») мне снилось, как я хожу во тьме по этому лабиринту. При этом у меня всегда была цель: не просто блуждать по нему или исследовать,
а выйти в определенное место. Сам лабиринт – я это интуитивно знал – был под землей сильно вытянут в длину, возможно, на сотни метров или даже на несколько километров. И в самом дальнем его конце – я знал это точно, потому что бывал там – мой этаж лабиринта каким-то образом выходил на поверхность. Там постепенно начинал брезжить свет, и в конце концов открывался огромный высоченный зал, типа заводского цеха, вытянутого в длину, величиной с десяток,а то и два, школьных спортзалов, составленных вместе. Это пространство не было пустым, ничем не заполненным, но я затрудняюсь сказать, чем же оно было там и сям заполнено. Какие-то консольные краны, канаты лебедок, некие механизмы, рельсы на полу. Но всё это как бы растворялось в огромном, освещенном естественным светом пространстве, которое довлело и доминировало. В целом цех казался очень просторным, не забитым ...